Сфера услуг

Экономика всего аузан pdf. Александр Аузан - Экономика всего. Как институты определяют нашу жизнь. О книге «Экономика всего. Как институты определяют нашу жизнь» Александр Аузан

Оценил книгу

Эта книга является вторым изданием «Институциональной экономики для чайников» и, практически, полностью повторяет текст предыдущей редакции, за исключением Предисловия и главы о государстве.
Подробный анализ книги был проведен – здесь.
Описание расширенного варианта – в виде десяти видео-лекций – можно найти здесь.

На мой взгляд, «Экономика всего» должна входить в «мировоззренческий минимум» любого человека, пытающегося понять смысл происходящих вокруг него экономических и политических событий.

Оценил книгу

Уверена, что почти каждый из нас, даже если не имеет экономическое образование, слышал на уроках обществознания или ещё где-нибудь о "невидимой руке рынка" Адама Смита - если государство не будет вмешиваться в рыночные отношения, то всё само собой устаканится и всем будет хорошо. Так вот, это давно уже не работает, и Великая депрессия наглядно показала, что любой экономике любой страны нужна помощь государства, особенно в регулировании и контроле за банковской системой и создании общественных благ.

Почему важно контролировать банки? Потому что в масштабах экономики они выступают в роли кровеносных сосудов, по которым циркулируют деньги (кровь). Если за ними не присматривать, то будут образовываться тромбы, из-за которых деньги будут утекать в офшоры или куда ещё не по назначению. А это очень-очень плохо.

Что такое общественные блага? Это то, чем может пользоваться огромное количество людей бесплатно - ровные дороги, парки, бесплатная медицина и образование (как у нас в стране). Их не хочет создавать бизнес - а зачем? Одни убытки и никакой прибыли! Для этого всего нужно государство - оно и бизнес может заставить в случае чего.

Большое вмешательство государства в экономику было обосновано Кейнсом во времена Великой депрессии и работало до 1970-х годов. Далее была придумана монетаристская теория, согласно которой государство должно контролировать количество денег в стране, а остальное само приложится.

В наше время новым и перспективным направлением является институциональная экономика, которая рассматривает влияние институтов (совокупность законов, правил, обычаев и традиций, по которым живут люди) на экономику и жизнь людей. Оказывается, одним из главных недочётов Адама Смита в своё время было то, что его теория рассматривала людей как рациональных роботов, обладающих бесконечными возможностями к обдумыванию полезности каждого следующего шага. Но ведь это не так! Сегодня мы делаем одно, завтра другое, а послезавтра не делаем вообще ничего - потому что не хочется и всё тут. Институциональная экономика старается учесть и эти моменты. Для этого она вступает в плодотворное взаимодействие с другими науками, например психологией. Как результат - несколько Нобелевских премий и работающие теории (кому интересно, в книге даны отсылки к подобным работам).

А теперь представьте, что эта скучная теория, которую я тут расписала, подана в самой простой разговорной манере. Читать? - Безусловно! Единственное, нельзя относиться к этой книге как к простому аттракциону "сто фактов об экономике и вообще". Этим можно объяснить отрицательные рецензии людей, которые получили не то, что ожидали. Книга гораздо глубже, это размышления невероятно умного и компетентного человека о вопросе, в котором он разбирается чуть ли не лучше всех остальных в этой стране.

Пара фактов для затравочки: Россия относится к странам третьего типа, которые хотят вылезти из колеи низкого развития в колею высокоразвитых стран. Иногда это получается, но быстро происходит откат назад (да и вообще такой прорыв получился всего у нескольких стран - Японии, Южной Кореи и некоторых други). Почему? - ответ найдётся в книге, и поверьте, он очень объективный и оригинальный.

Почему изо всех СМИ который год уже кричат о модернизации, инновациях, вкладывают какие-то деньги и усилия, а ничего не происходит? Дело в том, что нужно менять фундаментальные неформальные институты и ценнности общества. О каких нововведениях может идти речь, когда каждая третья семья вынуждена у нас не жить, а выживать? Пока не обеспечена безопасность и стабильность, человеку не нужны новые технологии и пресловутое самовыражение, на котором и базируется модернизация общества. Получается замкнутый круг: денег нет - технологий нет - денег нет. Выход из него есть, и в книге дан ответ на вопрос, что делать и для чего.

Вердикт: это фундаментальная книга, которая даст общий самый прогрессивный на сегодняшний день взгляд на российскую экономику. Желательно читать, имея за спиной хотя бы знания с уроков обществознания, но и без этого можно многое понять.

P. S. Сегодня перед сном (вам тоже лезут всякие разные мысли во время засыпания?) пришла в голову идея, что можно взять эту книгу, снабдить её рисунками, графиками, схемами и таблицами, немного подробнее разъясняющими суть описанных идей, сделать несколько вставок про работы нобелевских лауреатов, чуть подробнее расписать какие-то базовые определения - и это 100% будет лучшей книгой про экономику для широкого круга читателей на русском языке. Базу книга закладывает отличную:)

Оценил книгу

Александр Александрович Аузан – доктор экономических наук, профессор, декан экономического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, руководитель экспертной группы при Правительстве РФ и крупнейший специалист по институциональной экономике. Предметом его научных исследований является изучение влияния институтов на развитие и модернизацию тех или иных стран.
Книга А.Аузана интересна тем, что ее автор пытается с общих позиций показать роль институтов в экономике, предлагая собственную социологическую трактовку общественных явлений. При этом произведение нетрудно читать, поскольку все мысли автора подкреплены примерами, что позволяет лучше их понять. Он ее не писал, как признался сам, а надиктовывал. То есть книга – набор лекций.
В основе лежит институциональная теория экономики, которая родилась в 20 веке.
Книга состоит из трех частей, в первой излагается взгляд на автора на устройство общественной жизни в целом – это главы «Человек», «Институты», «Общество», во второй рассматриваются отдельные институты – «Государство», «Собственность», «Экономика и право», третья посвящена общественному развитию – «Институциональные изменения» и «Модернизация».
В экономике никогда не уйдут от вопроса о человеке. Везде все в интересах разных людей. И вопрос в том, а какой этот самый человек?! Автор трактует человека на основе институциональной модели человека, который способен на нерациональные поступки, действуя по определенным правилам. Человек – расчетливая машина, которая нацелена на максимизацию прибыли. Но модель эта упрощенная, поскольку человек действует по правилам, а ведь по природе человек – творец – создатель правил. Человек не имеет способности обработать всю абсолютно информацию для решения задачек з жизни, но имеет простой алгоритм для решения различных вопросов. Например, когда человек выбирает супруга, он не закладывает в компьютер миллиарды особей противоположного пола, а делает несколько случайных испытаний, устанавливая в голове шаблон. И первая попавшая под этот шаблон особь и становится супругой или супругом. Поведение человека не всегда обременено нормами морали. Покупая б/у машину, у нас нет гарантий, что она проедет не 100м, а сотни. Действует нормальная конкуренция и цена будет ниже там, где есть неполадки, но он покупателя их скроют. Ведь все действуют ради своей выгоды. Покупают вариант дешевле. Таким образом, вытесняют добросовестных продавцов с рынка, которые в открытую говорят о проблемах, что, конечно, не ведет к экономическому процветанию. А можно ведь просто ввести гарантию от продавца. Это решается с помощью правил, то есть институтов. В России множество богачей лишены морали, ведь они говорят, что «кредиты отдают только трусы». И часть наших кладбищ заполнена теми, кто не отдавал долги. Почему мы снова ограниченно рациональны? Многие думают, что нас всех постоянно записывают спецслужбы, контролируя нашу жизнь. Но почему-то никто не думает, что стоит это огромных средств!!! Рациональность власти также ограничена, ведь управляют такие же люди. Картина достаточно мрачная, но жить можно. Необходимо просто опираться на правила, то есть институты.
Глава «Институты» построена на сравнении формальных и неформальных институтов. Главный вопрос этой главы – имеют ли институты значение в России? И ответ есть - Институты имеют значение, то есть правила. Это принуждение, например, носить форму на работе или до свиданья. Навязывание правил обеспечивает предсказуемость для экономики в каких – то моментах, а значит можно предсказать спрос на товар или услугу. На формальность и неформальность, как критерий разделения институтов, влияет не правило, которое они предписывают, а какой механизм принуждения они используют. Институты и наказание тоже. Формальные и неформальные могут жить в симбиозе или же в войне. Яркий пример – взятка гаишнику. Санкция за нарушение произошла, но не в бюджет государства. Главное, что институты – образ жизни. Лучше жить по плохим правилам, чем без них. Иначе поведение людей будет абсолютно непредсказуемым. Институты создаем мы сами, а не государство. Всегда есть выбор. Снять квартиру по договору или без!? И везде и плюсы, и минусы, и различные издержки. И выбор стоит между институтами.
Рассматривая отдельно государство, автор делает акцент на то, что в России государство означает все сразу (и территория, и правительство, и власть) и может все. Вопрос – а нужно ли оно вообще? Раньше отвечали - нужно. Чтобы строить дороги, печатать деньги, следить за порядком. Но сейчас нет точного ответа. А почему так? Автор приводит различные примеры. Например, все денежные знаки, создаваемыми государствами погибли. Сейчас мы пользуемся банкнотами, которые создавали для частных расписок между банками. Полиция? Частные агентства ведут их гораздо лучше. Армия? Много где воюют частные войска. Любой вопрос, который решает государство, можно решить без него. Калифорния почти 20 лет жила без государственной власти и это была не первобытная община. Был и суд, и документы, и собственность. Государство – организация с преимуществом в осуществлении насилия. Общественные блага нужны всем, и они создаются государством. А в Нидерландах общественные блага частные компании производят эффективнее. Они используют государство как машину для сбора налогов. Государство может всё, а может и ничего не делать. Оно должно быть честнее и эффективнее, а не как власть в России, когда все основано на личных интересах в первую очередь, хоть и говорится, что это не так.
От общества зависит очень многое. От его устройства зависит будет ли развиваться страна. Занимаясь общественной деятельностью, вы не получаете выгоду, но пользуются трудом все. Или получаете маленькую. Эта вся деятельность идет, но общественные блага – не результат правительства, а результат именно общественной деятельности, как пишет Аузан. Но и блага достаются не всем. Например, Москва окружена поясом противоракетной обороны, а Омск – нет. А люди живут и там, и там. К сожалению, в России мы не умеем договариваться. Людям не предлагают всех любить, а предлагают лишь поговорить. Но мы отказываемся, пусть все решит правительство, поэтому происходят доносы. И получается, что «давайте ка нас в правительство, мы молодцы, донесли, а их за решетку!». Договороспособность способствует процветанию, успешности страны, счастью каждого и общих интересов. Это не слабость, а «одежда на вырост». А многие не имеют этой способности и получаются войны. А ведь без общества, то есть людей, и страны не будет, и институтов, и общественных благ – ничего.
«Собственность», «Экономика и право» можно объединить. В свободном доступе есть вещи. Никто не устанавливает собственность на воздух (в пределах одной страны). Но бывают и экономические блага доступны всем, например, какие-то компьютерные программы. А люди ведь старались и могли бы заработать. Но главный принцип собственности – если издержки по закреплению прав собственности выше, чем выгоды, то он оказывается в свободном доступе. И опять же, существуют правила, то есть институты, по ее пользованию. Интересно, что перейти от государственной собственности к частной, можно спокойно, а вот перейти мирно от частной к государственной практически невозможно. Все регулируется правом.
Общественное развития происходит благодаря модернизации и институциональным изменениям. Процесс общественного развития автор объясняет «эффектом колеи» – институциональной инерцией, которая удерживает страну в определенной траектории. Рассматривая различные аспекты модернизации, автор не увязывает их с процессом демократизации общества, который, по нашему убеждению, является определяющим фактором общественного развития современной России.
Существует не так много рецензий на данное произведение. Большая часть отзывов негативная. Говорят, что книга обо всем, но при этом ни о чем. Книга слишком упрощена и содержит глупые шутки. Произведение об экономике должно содержать преобладающую часть теории, чего нет в этой книге. Да и экономические книги необходимо писать, а не надиктовывать.
Автор ставил целью объяснить, как институты влияют на нашу жизнь. Конечно, это не учебник по экономической теории, хотя моя первая мысль была именно такой, увидев название. Но рассказать об основных институтах ему удалось и понятным языком, благодаря огромному количеству примеров. В каждой главе он задавался вопросом необходимости и цели института. И в конечном итоге отвечал на него.
На вопрос, что надо сделать в России, чтобы изменить всё к лучшему, прочитав эту книгу, можно сказать, что надо определить корень проблем. А у нас это – неправильные ценности в обществе, выбор не тех институтов, которые берут свое начало несколько веков назад. И наше нездоровое общество необходимо перевоспитать. Главную роль в данном процессе играет школьное образование, однако, тема религии не затронута. Еще один корень проблем – наша судебная система, которая не обеспечивает соблюдение формальных правил. По Аузану независимая правильно работающая судебная система – главный институт, который надо в России настроить, чтобы страна начала меняться в лучшую сторону. Необходимо ввести такие правила, по которым судьями будут становится те люди, которые не заинтересованы материально и их нельзя будет подкупить. Настоящие проблемы в стране начнутся, когда закончатся ресурсы. Потому что наша экономика полностью зависит от углеводородного сырья. Поэтому необходимо производить модернизацию экономики. И производить необходимо не количественные, а качественные перемены.
Идеи институциональной экономики позволяют сделать вывод об устройстве жизни в целом.

Александр Аузан

Экономика всего. Как институты определяют нашу жизнь

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма «Вегас-Лекс»

Эту книгу хорошо дополняют:

Фрикономика

Стивен Левитт, Стивен Дабнер

Мифы экономики

Сергей Гуриев

Как люди думают

Дмитрий Чернышев

Суперфрикономика

Стивен Левитт, Стивен Дабнер

Книгу, которая лежит перед вами, уважаемый читатель, я не писал. Я ее наговаривал, надиктовывал, читал как мини-лекции. Первым идею такого формата высказал Валерий Панюшкин, который лет пять-шесть назад сделал со мной первую колонку для журнала Esquire в стиле мини-лекции. Через пару лет после этого Филипп Бахтин, бывший в то время главным редактором журнала Esquire, убедил меня сделать целую серию таких колонок. А Дмитрий Голубовский, нынешний главный редактор Esquire, мучился со мной полгода, выслушивая мои лекции и редактируя их.

Почему именно институциональная экономика, как оказалось, стала привлекательной для публичных лекций такого рода? Один мудрый историк сказал: «Ведущие экономисты беспокоятся, что институциональная экономика претендует на главное направление в мировой экономической теории. Они заблуждаются. Институциональная экономика мечтает не о господствующем положении в экономической теории, а о превращении в новую социальную философию». Я думаю, идеи институциональных экономистов заслуживают внимания потому, что позволяют делать выводы об устройстве жизни в целом и отношении к ней в частностях: почему мы всегда сталкиваемся с определенными силами социального трения, почему совершенство недостижимо, зато возможно разнообразие, как выбирать в этом разнообразии и т. д.

Меня иногда спрашивают, могу ли я сделать через недельку новую публичную лекцию. Я обычно отвечаю: «Да, конечно, только прибавьте к этому года три или пять». Потому что публичную лекцию на самом деле сделать легко: на эти темы нужно много думать, говорить и выступать в разных аудиториях, читать лекции студентам, делать научные доклады; после этого нетрудно придать ей некоторые форматы и кратко изложить свои идеи. С момента появления «Институциональной экономики для чайников» – под таким заголовком вышло первое издание книги – прошло как раз несколько лет, и сейчас, с учетом нового опыта и новых размышлений, я сделал бы лекции несколько иными. Но я не стал ничего менять в тех колонках, которые были в свое время опубликованы в журнале Esquire, а теперь образовали эту книгу. На мой взгляд, они уже начали самостоятельную и отдельную от меня жизнь. Это видно и по обсуждениям, шедшим в интернете, к которым я тоже с вниманием и интересом прислушивался. Но, наверное, и я имею право на отдельную от этой книги жизнь и на возможность думать о других темах, мечтать о создании теории неформальных институтов, размышлять о том, как устроена миссия университета, и, может быть, года через три или пять я расскажу об этом в каких-нибудь новых маленьких лекциях.

Александр Аузан

Почему мир – это сборище иррациональных и аморальных оппортунистов и как в таком мире выжить?

Почему люди вынуждены ходить на дуэли, иногда давать взятки гаишникам и никогда не торговаться в супермаркетах?

Как вертикальные, диагональные и горизонтальные издержки влияют на государственную иерархию, судебную систему и ваши личные взаимоотношения с прачечной?

Почему считается, что государство может все, что роднит его с бандитом, и как мы с ним договариваемся?

Что такое социальный капитал, проблема халявщика и селективные стимулы, а также британская болезнь, красный склероз и другие общественно-экономические расстройства?

Почему любой объект может быть частным, общественным, государственным или ничьим? На примере платяного шкафа, бангладешской промышленности и яблок с Воробьевых гор.

Как институциональная теория и практика помогают понять преступников, защитить малорослых людей и определить политическое лицо государства?

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Александр Аузан

Экономика всего. Как институты определяют нашу жизнь

Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма «Вегас-Лекс»

Эту книгу хорошо дополняют:

Фрикономика

Стивен Левитт, Стивен Дабнер

Мифы экономики

Сергей Гуриев

Как люди думают

Дмитрий Чернышев

Суперфрикономика

Стивен Левитт, Стивен Дабнер

...

Александр Аузан

Почему мир – это сборище иррациональных и аморальных оппортунистов и как в таком мире выжить?

Почему считается, что государство может все, что роднит его с бандитом, и как мы с ним договариваемся?

Почему революция – это плохо, зачем американцы отменили экономически эффективное рабство и в какую колею угодила Россия?

Почему элиты в России стоят перед «дилеммой заключенного», модернизация нужна всем, но не сейчас, а добиваться ее можно при помощи школы, суда и общества потребления?

На первый взгляд, начинать разговор об институциональной экономике с человека – странно. Потому что в экономике есть фирмы, есть правительства и иногда, где-то на горизонте, есть еще люди, да и те обычно скрыты под псевдонимом «домохозяйство». Но я сразу хочу высказать несколько еретический взгляд на экономику: никаких фирм, государств и домохозяйств нет – есть разные комбинации людей. Когда мы слышим: «Этого требуют интересы фирмы» – надо немножко поскрести пальцем и понять, чьи интересы имеются в виду? Это могут быть интересы топ-менеджеров, интересы акционеров, интересы каких-то групп работников, интересы владельца контрольного пакета акций или, наоборот, миноритариев. Но в любом случае никаких абстрактных интересов фирмы нет – есть интересы конкретных людей. То же самое происходит, когда мы говорим: «Домохозяйство получило доход». Да ведь тут начинается самое интересное! В семье идет свой сложный распределительный процесс, решаются очень непростые задачи, в которых участвует множество различных переговорных сил – дети, внуки, старшее поколение.

Поэтому в экономике мы никуда не уйдем от вопроса о человеке. Это обычно называется «положением о методологическом индивидуализме», но название это крайне неудачно, потому что речь идет совершенно не о том, индивидуалист человек или не индивидуалист. Речь идет о том, существует ли в общественном мире что-нибудь, что не складывалось бы из различных интересов людей? Нет. Тогда надо понимать: а какой он – этот человек?

Человек против Homo Economicus

Отец всей политической экономии Адам Смит считается автором идеи человека как Homo economicus, и эта модель уже многие десятилетия гуляет по всем экономическим учебникам. Я хочу выступить в защиту великого прародителя. Надо помнить о том, что Адам Смит не мог преподавать на кафедре политической экономии, потому что в его время такой науки попросту не было. Он преподавал на кафедре философии. Если в курсе политической экономии он рассказывал про человека эгоистического, то в курсе нравственной философии у него были положения о человеке альтруистическом, и это не два разных человека, а один и тот же.

Но ученики и последователи Смита уже не преподавали на кафедре философии, и потому в науке образовалась весьма странная, ущербная конструкция – Homo economicus, которая лежит в основе всех расчетов классической экономики, касающихся поведения. В огромной степени на формирование этой конструкции повлияла французская просветительская философия XVIII века, которая сказала, что сознание человеческое беспредельно, разум – всесилен, сам человек прекрасен, и если его освободить, все кругом процветет. И вот в результате адюльтера великого философа и экономиста Смита с французским Просвещением получился Homo economicus – всеведущая эгоистичная сволочь, которая обладает сверхъестественными способностями по рационализации и максимизации своей полезности.

Эта конструкция живет в очень многих экономических работах XX и XXI веков. Однако человек, который преследует исключительно эгоистические цели и делает это без каких-либо ограничений, потому что он всеведущ, как боги, и всеблаг, как ангелы, – это существо нереальное. Новая институциональная экономическая теория корректирует эти представления, вводя два положения, которые важны для всех дальнейших построений и рассуждений: положение об ограниченной рациональности человека и положение о его склонности к оппортунистическому поведению.

Человек против рациональности

Просветительское представление о том, что человек обладает неограниченными рациональными способностями, опровергается жизненным опытом каждого из нас. Однако в собственной жизни мы явно недоучитываем, что наша, равно как и чужая, рациональность является ограниченной. Экономист и психолог Герберт Саймон получил Нобелевскую премию за решение вопроса о том, как именно проявляется ограниченная рациональность и как при этом человек, не имея бесконечных способностей к добыванию информации и ее переработке, решает множество жизненных вопросов.

Давайте представим себе, как человек, согласно стандартному учебнику экономики, должен проводить утро. После того как он встал, он должен решить минимальную оптимизационную задачку, чтобы позавтракать, а именно – заложить все возможные виды йогуртов, творога, яиц, ветчины и всего прочего, что едят на завтрак, с учетом различия производства, географии, цен. После того как он все это обсчитает, он сможет принять оптимальное решение: купить яйца (а не авокадо) в Москве (а не в Сингапуре), в конкретном магазине и по конкретной цене. Есть подозрение, что, если человек не привлекает для подобных расчетов парочку правил – или, другими словами, институтов, – он в этот день не то что не позавтракает, но даже не поужинает. Так каким же образом он решает эту задачку?

Герберт Саймон утверждал, что решение принимается следующим образом: когда человек выбирает себе супруга, он не закладывает в компьютер миллиарды особей противоположного пола. Он делает несколько случайных испытаний, устанавливает шаблон, уровень притязаний, и первая персона, которая соответствует этому уровню, становится его супругой или супругом (ну а потом, разумеется, брак заключается на небесах и все такое прочее). Ровно так же – методом случайных испытаний и установления уровня притязаний – решается задачка, чем позавтракать или, например, какой купить костюм. Поэтому из положения об ограниченной рациональности людей вовсе не следует, что они глупые. Оно лишь означает, что люди не обладают способностями к обработке всей полноты информации, но при этом имеют простой алгоритм, чтобы решить множество самых разных вопросов.

Человек против благих намерений

Но люди ведь еще и не ангелы. Они нередко пытаются обойти те условия и правила жизни, которые им предлагаются. Автор идеи о склонности людей к оппортунистическому поведению, нобелевский лауреат 2009 года Оливер Уильямсон определил его как поведение с применением средств хитрости и коварства – или поведение, не обремененное нормами морали. Опять же, в специальных доказательствах это вряд ли нуждается, но новаторство Уильямсона состоит в том, что с помощью его идей мы можем объяснить, как люди обходят те или иные ограничения. Один из самых ярких примеров работы этого механизма – модель рынка «лимонов», за которую экономист Джордж Акерлоф получил Нобелевскую премию в 2002 году.

Модель «лимонов» описывает предконтрактное оппортунистическое поведение. Построена она на вполне реальной проблеме – торговле подержанными автомобилями в США. Представьте: приходит человек покупать подержанную машину. Все автомобили, которые он смотрит, приведены в надлежащий вид, все блестят, но вот насколько они хорошо ездят, проедут ли 500 метров и встанут или будут ездить еще 100 тысяч километров, неизвестно. Каковы критерии выбора у покупателя? По большому счету их два: внешний вид и цена. Но выглядят все машины одинаково. А кто может сильнее опустить цену – тот, кто продает достаточно хороший автомобиль, или тот, кто продает автомобиль похуже? Скорее второе. Получается, что, как только человек начинает принимать решение, основываясь на внешнем виде и цене товара, в конкуренции побеждает самый недобросовестный ее участник, продавец «лимона» – так на жаргоне американских автодилеров называется некачественная машина. А «сливы», то есть достаточно приличные автомобили, начинают вытесняться с рынка.

Казалось бы, в модели «лимонов» описывается вполне чистая ситуация – нормальная конкуренция, никакого вмешательства внешних сил, никаких монополий. Но из-за того что покупатель ограниченно рационален и не может знать всего, а продавец скрывает часть информации, то есть ведет себя оппортунистически, конкуренция не ведет к экономическому процветанию. Больше того, она может просто схлопнуть этот рынок, потому что качество продавцов будет постоянно падать.

Решением этого вопроса являются довольно простые правила – например если вы вводите гарантию продавца. Он от себя дает гарантию, что любые поломки в течение года ремонтируются за его счет, – и цены немедленно выравниваются. Но это решение проблемы с помощью введения определенных правил – институтов. Если же мы этих правил не имеем, мы получаем так называемый «ухудшающий отбор». Причем то, что Акерлоф доказал на примере рынка подержанных автомобилей, работает, к примеру, в российском государственном аппарате. Если вы не понимаете, какие общественные блага и для кого производит российское государство, то критерии отбора связаны с тем, как начальник оценивает деятельность того или иного сотрудника. В итоге карьеру будет делать не тот, кто лучше блага производит, – ухудшающий отбор работает везде, где потребитель не в состоянии оценить качество продукта.

При этом оппортунистическое поведение свойственно не только производителям благ, но и потребителям. Оно может быть следствием слабости и ущемленности позиции: если потребитель понимает, что ему противостоит команда со специальными знаниями, его ресурсом в конкуренции может оказаться лукавство, обман. Классический пример подобного «потребительского оппортунизма» и «потребительского экстремизма»: человек берет кредит, заранее понимая, что он его не отдаст. В начале 1990-х в России в ходу были два афоризма: «стать богатым очень легко – надо взять кредит и не отдать» и «в России кредиты отдают только трусы». На этих принципах было построено немало состояний. Я, правда, хочу напомнить, что и заметная часть российских кладбищ заполнена людьми, которые не отдавали кредиты.

Человек против контракта

Приведенные выше примеры иллюстрируют так называемое предконтрактное оппортунистическое поведение. Но оно также может быть постконтрактным. Думаю, многие из нас, если не каждый, имели несчастье сменить зубного врача. Почти всегда первой фразой нового стоматолога будет: «Кто вам ставил эти пломбы?!» Вы всегда попадаете в зависимость от зубного врача. Он намекает на то, что все нужно переделывать, а когда переделка начинается и возникает необходимость дополнительных затрат, у вас нет ни критериев, ни возможности, чтобы сказать нет. Ведь, придя к другому зубному врачу, вы получите ту же самую проблему.

Предприниматели эту ситуацию хорошо знают по сфере строительства. Когда в 1991 году я впервые приехал в США, я был поражен контрастом. В СССР строительство считалось очень почтенной деятельностью, а торговля – низменной. В Америке же я обнаружил, что, напротив, торговля считается занятием очень уважаемым, а строительство – каким-то сомнительным. Отчасти такие представления обоснованы тем, что к строительству – гораздо сильнее, чем к торговле, – присасывается мафия. Потому что, если в торговле украсть треть из оборота, то бизнес рухнет, а если в строительстве украсть треть материалов, то здание все-таки будет стоять. Но главное другое: в строительстве есть возможности для шантажа. В теории управления даже сформулирован так называемый «принцип Хеопса»: «Со времени пирамиды Хеопса ни одно здание не было построено с соблюдением сроков и сметы». Войдя в этот процесс, вы вынуждены его продолжать.

Другой очевидный вид постконтрактного оппортунистического поведения называется shirking – отлынивание. Он хорошо понятен и работнику, и работодателю: если работник четко соблюдает контракт, приходит в 10 утра, включает компьютер, сидит и смотрит в монитор, совершенно неочевидно, что он при этом работает, а не находится, например, на сайте «Одноклассники» или смотрит порнуху. Все формальные требования контракта могут выполняться, а результата, на который работодатель рассчитывает, нет. И ему приходится искать другие пути реализации контракта, идти на сделки с работником: «Я тебя отпущу в пятницу вечером, если вовремя сделаешь то, что должен». Почему возникает такая ломка и достройка контракта? Потому что есть такая форма оппортунистического поведения, как отлынивание.

Зачем же говорить о человеке такие не очень украшающие его вещи? Дело в том, что, если мы хотим реалистической экономической теории, то в ней должен действовать человек, который хоть как-то похож на человека реального. Но ведь реальные люди – они очень разные, и эту разность тоже надо каким-то образом учитывать в теории. Нельзя сказать, что все люди вокруг – мошенники. Это довольно распространено, но люди могут себя вести эгоистично и при этом вполне в пределах правил, причем даже в пределах правил морали. Наконец они могут себя вести вообще не эгоистически – это называется «слабое поведение», когда человек идентифицирует себя с какой-то общностью – с деревней, с кланом. Правда, обычно «слабое поведение» встречается в патриархальных обществах. И, кстати, именно поэтому античные греки не считали людьми рабов. В романе Стругацких «Понедельник начинается в субботу» есть образ воображаемого будущего: два человека стоят, играют на кифарах и гекзаметром излагают, что они живут в прекрасном обществе, где все свободны, все равны и у каждого по два раба. С нашей точки зрения, это колоссальное противоречие, а с их точки зрения – нет. Человек, вырванный из общины, – это все равно что оторванная рука, палец или ухо. Он живет только тогда, когда включен в некое сообщество, и если он оказывается вырван из своего сообщества и переведен в чужое, – он уже инструмент, «говорящее орудие», как говорили римляне.

Иногда связки, которые дает традиционное общество, очень эффективно используются и сегодня, в международной конкуренции. Например, Южная Корея построила на основе кровнородственной лояльности чеболи – огромные бизнес-конгломераты, состоящие из отдельных, формально самостоятельных фирм. Корейцы получили крайне низкие издержки управления, потому что использовали «слабое поведение», признание того, что ты есть часть чего-то большего. В России же подобное невозможно: у нас уже давно нет традиционных сообществ – соответственно, людям не с чем себя идентифицировать. Взять хотя бы крестьянство, которое начали теснить со времен Петра I и добили во время большевистской модернизации. Потеряв привычные сообщества идентификации, люди, с одной стороны, практически без сопротивления отдавали террору ближних, а с другой – начинали себя идентифицировать с несуществующими сообществами: с европейским пролетариатом, с голодающими неграми Африки. Крестьянский стереотип идентификации сработал, но не в масштабе деревни или землячества, которых больше не существует, а в масштабе народа или даже всего мира.

Человек против системы

Необходимо помнить, что представления об ограниченной рациональности и оппортунизме распространяются не только на взаимоотношения людей друг с другом, но и, например, на их взаимоотношения с государством. Сама эта сущность, государство, достаточно иллюзорна – как и сущность «народ», она является объектом манипулирования человеческой особи или по крайней мере группы человеческих особей. И потому институциональные экономисты не говорят о государстве – они говорят о правителях и их агентах. Здесь было бы уместно вспомнить знаменитую, происходящую из неволи формулу «не бойся, не надейся, не проси», которая впитала в себя довольно трагически полученное понимание ограниченной рациональности и оппортунистического поведения.

Почему не бойся? Потому что людям очень свойственно преувеличивать некоторые опасности. Возьмем организованную преступность: представление о том, что мафия поджидает вас за каждым углом, вызвано вашей ограниченной рациональностью. Любой потенциал насилия ограничен, это ресурс, который приходится считать и экономить. Другой пример: мы можем считать, что нас непрерывно записывают специальные службы, которые контролируют нашу жизнь. А вы никогда не пробовали посчитать, сколько будет стоить такого рода слежка?

Лет десять назад я был в немецком ведомстве, где содержится архив штази, восточно-германской политической полиции. Там целый зал, усыпанный нерасшифрованными магнитными лентами – прослушкой 1970-х годов. За 40 лет существования штази провела около миллиона дел-наблюдений (далеко не всегда они заканчивались арестом и тем более осуждением). Их ведением занимались 7 млн сотрудников – то есть на одно дело приходилось семь человек. Так что не будьте слишком высокого мнения о стоимости вашей особы – и не бойтесь. Посчитайте, сколько стоит борьба лично с вами, и убедитесь, что многие страхи преувеличены.

Но и не надейтесь. Поразительная вещь: в 1970-е замечательные советские экономисты, основываясь на работах одного из двух наших нобелевских лауреатов по экономике, академика Леонида Канторовича, вывели систему оптимального функционирования экономики. Они, в общем, понимали, что страной управляет политбюро, со всеми его внутренними интересами, с внутренней конкуренцией, с не всегда полным средним образованием… Но у этих экономистов было представление, что есть некий субъект, разумный и всеблагой, – государство. Оно возьмет их предложения – и реализует. И эти представления живы до сих пор. Проблема в том, что власть не является безгранично рациональной. Ее рациональность, то есть рациональность людей ее составляющих, довольно сильно ограничена. Расчет на то, что власть может сделать все, основан на абсолютно нереалистичном представлении о том, что у власти находятся боги. Это не так.

Но власть не является и всеблагой, а потому известный тезис «не проси» тоже по-своему обоснован. Понятно, что оппортунистическое поведение возможно не только вовне власти, но и внутри власти. Если она к тому же формируется с учетом эффекта ухудшающего отбора, то очень вероятно, что во власти вы столкнетесь с людьми, которые не ограничены соображениями морали.

Можно ли при такой мрачной картине жить в этом мире? Можно. Просто надо понимать: наши надежды на нечто могучее и всеблагое вряд ли могут служить нормальной точкой опоры. Опираться надо скорее на правила, которые мы можем использовать в общении между собой. Опираться надо на институты.

Александр Аузан

Экономика всего. Как институты определяют нашу жизнь

Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма «Вегас-Лекс»

Эту книгу хорошо дополняют:

Фрикономика

Стивен Левитт, Стивен Дабнер

Мифы экономики

Сергей Гуриев

Как люди думают

Дмитрий Чернышев

Суперфрикономика

Стивен Левитт, Стивен Дабнер